Начинается невинно – с земляничного суфле, похожего на взбитое с розами облако.
Но долго смотреть нельзя.

Стоит замедлить шаг, как к тебе прильнут гибкие турецкие кадаиф – из тончайших тестяных нитей.
За ними упругие желе, белотелые пудинги, рыхлые медовики и распутная пахлава…
Всё, ты пропал.
Тебя подчинили эклеры, непристойно жирный тирамису и совсем уж бесстыжий шоколадный бисквит, обложенный засахаренными вишнями, как наложницами.

– Соня, попробуй кекс!
– Я сегодня не буду сладости…

Марципан от изумления трескается.
Из эклера выползает кремовая гусеница, чтобы посмотреть, кто это сказал.
Пчела, влюблённо жужжащая вокруг пахлавы, теряет сознание и падает в сироп.
«Она не будет сладостей, она не будет сладостей, – шелестит над столом. – Она нас не хочет!»

Все замирают.
Где-то на краю взвизгивает слабонервный мармелад.

– Сегодня новые пирожные, с абрикосом! Видела?
– Я видела весы! – хмуро говорит Соня.
– Ну и что?
– Знаешь, на сколько я поправилась!
– О, крем-брюле! Взять тебе? Оно не калорийное.
– Не калорийное? – с надеждой переспрашивает Соня.
Все смотрят на крем-брюле.

Крем-брюле втягивает живот и размашисто крестится.
– Там же нет теста!
– Тогда возьму, – после долгой паузы соглашается Соня.

Над десертным столом слышен вздох облегчения.

© Эйлин О'Коннор
фото © Айсвегас