История из старого дневника (с другого ресурса) и вы её никогда не видели. Не знаю, несет ли этот текст какую-либо пользу, но если никто не против, оставлю это здесь.


Дело было в ноябре 2009.
По стране разгуливал грипп. И как на зло моего мелкого прихватила простуда. Кашель, сопли, вялость, температура 38. В общем, классика жанра. Выписанные педиатром антибиотик и другие исправно поступали в организм. Но температура не падала. Но и не шкалила. В общем, день на пятый я поняла, что лечение не даёт никаких результатов и даже наоборот: ребенок апатично лежал на кровати, как бы в полусне, пить и есть отказывался, и подозрительно подпух в лице. Педиатра вызвала ещё утром, но она ввиду того, что вызовов было много и мы жили в самом конце её участка, добралась до нас только к 6 вечера.
Увидев Антона, даже не решилась его осматривать, сразу сказала: «Надо срочно в больницу, я вызываю, собирай вещи». В итоге, когда мы поступили в терапевтическое отделение мой ребенок был практически без сознания. Его подключили к капельнице и дав мощный диуретик, врачи разошлись по домам, оставив меня на дежурного.
Это была очень долгая ночь… Малой не приходил в сознание, только обильно мочился от диуретиков и очень странно дышал. Как будто выталкивал животом что-то из лёгких. Буквально конвульсивно, очень сильно выдыхал.
А мои мысли занимало то, что дико хотелось покурить. Но! В детской больнице это не принято, а убежать за территорию не давало то, что ребенок останется один и мало ли что, да и двери все на замках — незаметно не получилось бы… В общем уши пухли не по-детски. Я ждала утра, рассчитывала на то, что когда утром Антошка проснется и откроются двери, я уж точно найду способ слинять на перекур.
Когда оно наступило, в палату вошла медсестра и сказала «Берите ребенка, идемте на рентген!» На мои возражения, мол он же спит ещё, мне было отвечено, что надо сейчас. Пришлось поднимать его сонного… и очень вялого… Над кроватью я успела приподнять его только сантиметров на 20. Он шумно выдохнул и замер, повиснув на моих руках как кусок мяса. Я бросила его обратно и заорала «Он не дышит! Сделайте что-нибудь!» А дальше как во сне… Прибежали какие-то люди, били его по щекам, тыкали его фонендоскопами, пока какой-то огромный мужик не распихал их. Он небрежно завернул моего ребенка в одеяло… и ушел быстрым шагом.
А мне было предложено собрать вещи и идти домой. О состоянии ребенка сказали узнавать по телефону в отделении интенсивной терапии. Первым делом я пошла курить. Прямо на крыльце больницы, под окнами этой самой реанимации я, захлёбываясь слезами, курила долгожданную сигарету и звонила родным. А только войдя в дом с многочисленными котомками, позвонили из больницы и попросили прийти к ним подписать какие то бумаги, в частности разрешение на экстренное переливание крови, разрешение на установку какой-то штуки в аорту и бумажку о том, что я ознакомлена с крайне тяжелым состоянием пациента и в случае летального исхода не имею претензий к персоналу отделения интенсивной терапии.
И шлёпая по лужам тот километр, который отделял меня от ребенка, я в такт шагу повторяла: «Господи, пожалуйста, боже прошу тебя, оставь его мне. Пусть он живет до тех пор пока я не закурю. Я не закурю до тех пор пока он дышит, обещаю. Господи, пожалуйста!»

С тех пор так и повелось — я не курю, а он дышит.

упд из комментов:
кто спас?
Врач — безусловно благородная профессия, но не могу сказать, что его спасение зависело от какого-то одного человека, кроме него самого. Повезло нам в том, что подобралась отличная слаженная команда в ОИТР, они хорошо сделали свою работу. Важно понимать, что спасение моего ребенка не имело вида борьбы за жизнь. Его бездыханное тело подключили к аппаратам поддержания жизни и сели ставить ставки — выживет или нет. Как мне сказал завотделением: «Мы со своей стороны сделали всё, что смогли. Теперь мы можем рассчитывать только на его жажду жизни и внутренние ресурсы. Сможет выбраться — великое счастье. Не сможет — значит это было выше наших возможностей.»

А что было с сыном?
какой оказался диагноз?
Официально вписали пневманию осложненную отеком легких. В ту осень, если кто не помнит бушевал «свиной грипп» и осложнение он давал именно на лёгкие… Только в моём районе я слышала о 4 случаях, когда скорая просто не успевала доезжать, лёгкие у людей сгорали как спички…
В общем как потом оказалось, в тот день когда я заподозрила неладное — начался отек лёгких + начали спотыкаться почки, началась интоксикация. (потом, когда мы выкарабкались, та самая педиатр призналась, что когда вошла к нам и увидела Антона, её цитата: «я увидела то, что нам показывали когда-то в интституте с коментарием „а потом человек умирает“). То странное дыхание, которое я наблюдала всю ночь в больнице означало, что легкие не функционируют, просто безусловным рефлексом диафрагма выталкивала углекислоту из них.
Знать бы это раньше, я бы с вечера сама его в реанимацию отнесла, однако, что есть то есть.
В итоге, полная остановка дыхания и сердцебиения, разрушение формулы крови.

От себя сейчас добавлю, что всё обошлось. Было очень страшно сначала, и состояние кисельного пространства. Не ела, не спала, просто молча сидела с телефоном в руках и каждые 2 часа звонила в ОИТР с облегчением слышала «крайне тяжелое, стабильное». И снова засекала 2 часа, сидела и ждала.
На 9 сутки, после трёх переливаний крови и 100% на аппаратах (сердце и легкие самостоятельно не работали) он стал подавать признаки жизни. Через 3 недели мне разрешили втихаря по ночам пробираться в отделение, просто посмотреть на него. Потом позволили передавать детское питание, перетертое (глотать не мог, атрофировалось всё). Через месяц его отключили от аппарата ИВЛ и перевели просто в отделение. Он не мог сидеть, ходить, брать в руки предметы. От бывших трубок в трахее он еще пару недель не мог издавать никакие звуки. Даже плакал беззвучно, как будто через стекло.
Мы учились жевать, держать кружки, сидеть в подушках, таскала за подмышки по больничным коридорам, чтобы он вспомнил как ходить.
И через полтора месяца, на отпустили домой. На новый год.

Ещё год после этого у него была постоянная обструкция в бронхах. Спасались ингаляторами. Со временем легкие восстановились полностью.

Но с того самого дня 5 ноября 2009 я не курю.
Не бросила. Я даже не контролировала.
Просто в момент безграничного отчаяния от собственного бессилия перед нависшей угрозой, всё стало неважным.
«Пойдешь курить?» — «А зачем?..»
С таким же успехом меня можно было пригласить, например, лизать асфальт. ЗАЧЕМ?
Ни к чему. Вот и не буду.